В противоположность таким, другие живут тихо, незаметно. Их путь по жизни размеренный и, как правило, спокойно-целеустремлённый. И невзгоды, и радости они воспринимают как должное, без суеты, без глубоких разочарований или торжествующей радости. Судьба во многом зависит от характера человека. Эта черта индивидуума давно квалифицирована наукой: холерик, сангвиник, меланхолик... Но бывают обстоятельства, когда масса разнохарактерных людей ведёт себя, действует по единому сценарию. И этот сценарий - война.

С Николаем я встретился давно, еще в советские годы. Мы с ним земляки, оба макеевчане. И он, и я в то незабываемое время имели общее увлечение - спортивный туризм. Нас обоих привлекали горы. Коля ходил сначала в горные туристические походы, а потом усугубил своё хобби - стал альпинистом. Разница небольшая: в первом случае это поход через скальные перевалы, во вором - штурм горных вершин. И для меня горы ареал путешествий, только их специфика иная - сплав по горным рекам на спортивных судах. Позже выяснилось, что и профессии наши одинаковы - оба шахтные электрослесари. И не менее удивительно для обоих, что в Советской Армии и он, и я были операторами радиолокационных станций. Вот с таким человеком, ополченцем-добровольцем с позывным "Альпинист" снова свела меня судьба. Теперь он уже пенсионер и сдал своё боевое оружие, а моё оружие - слово - при мне останется до конца.

Раздумывать весной 14-го года у него повода не было. Его два родных деда, сражаясь против фашизма, погибли на фронтах Великой Отечественной Войны. Один - при обороне Москвы, другой - при прорыве Ленинградской блокады. Каково же было моё восхищение, когда я увидел Альпиниста на шествии Бессмертного полка весной 2021 года в Донецке: в руках у него было четыре портрета - два фото родных дедов и ещё два, дедов своей супруги! Коля был одет в свой ополченский камуфляж с наградами на груди. Вот оно, наглядное воплощение преемственности поколений, и не надо слов, чтобы раскрывать его!

У Николая четверо детей - две девочки и два мальчика. Семь лет назад они были ещё юными. Защищать детей - долг отца, он выполнил его с честью. Записался в ополчение и прибыл в Славянск, на передовой участок обороны - село Семёновку, что под Славянском на автотрассе "Харьков-Ростов". Оружие ему выдали сразу - армейский штык-нож... Но до рукопашной дело не дошло, автомат же Николай получил через несколько дней. Он был еще в заводской смазке. И с безотказным АК Альпинист никогда не расставался до самой демобилизации.

Семёновка - ключевая позиция обороны Славянска, а на то время и всего Донбасса. Её защищал батальон под командование "Кепа".
(Все лица в рассказе будут упоминаться по позывным, изредка с добавлением настоящего имени").

Триста спартанцев - так называли (не в шутку!) отважных бойцов Семёновского батальона, отдавая честь их мужеству. В батальоне было три роты, в каждой роте три-четыре взвода. И роты, и взводы различали не по номерам, а по позывному командира подразделения. Постоянной численности, из-за потерь, во взводах не было. Приходилось производить вынужденные перегруппировки личного состава, да и назначать новых командиров, вместо выбывших. У Альпиниста первым командиром был "Конь", потом "Рос", дальше "Поляна" и "Кедр". О "Кедре" у "Альпиниста очень высокое мнение, оно не в ущерб другим, и эту оценку разделяют все ополченцы, с которыми мне приходилось общаться.

"Альпинист" очень скромный, неразговорчивый человек. А мне, желающему получить от него сведения, чужда репортёрская допытливость, и когда я ненавязчиво попросил рассказать о каком-нибудь, выходящем из ряда вон, трудном бое, он на некоторое время замолчал. По выражению его лица я понял, что он не вспоминает "самое, самое", а с усилием воли переставляет себя в то далёкое, грозное время.

- Все бои были тяжёлыми. Но, как обычно, запоминается первый бой в твоей жизни, он как рубеж между гражданской и военной действительностью. А случился он в первых числах июня. Сначала укры произвели очень серьезную артподготовку. К нам летело всё, что могло лететь. Отдельных взрывов мы не различали - был сплошной рёв разрывающихся снарядов и мин. И после этого кошмара, без перерыва, начала издеваться над нами авиация. "Сушки" поливали наши позиции, даже не градом, а сплошной завесой разнокалиберных пуль. Хорошо, что наши позиции были грамотно оборудованы. В окопах-траншеях вырыты "лисьи норы" - хоть какая-то гарантия уцелеть, втиснувшись в это укрытие. А иначе, кто бы давал отпор наседавшей, после обстрела, вражеской мотопехоте? Бой продолжался долго,  но мы выстояли. О потерях не буду рассказывать: во-первых, бойцу нежелательно в такой обстановке знать о них; и во-вторых, на войне это рядовое событие, а вспоминать об ушедших и сейчас больно... 

Коля замолчал. А я клял себя, что растревожил ему душу. Наверное, он заметил моё смущение.

- Лучше расскажу вам о единичных, на первый взгляд необъяснимых случаях, заставивших верить, что Бог есть и, что многим правоверным он сохранил жизнь. Наверное, поэтому у нас на передке неверующих, думаю, не было. Судите сами: в домике-хатке полно отдыхающих бойцов, и вдруг над самой крышей страшный взрыв. Снаряд ли мина попала точно в ствол единственного перед домом дерева - старого могучего ореха. Кто направил смерть туда, а не в наше укрытие? Иначе от нас там бы ничего не осталось. Коля помолчал немного и, не ожидая моих вопросов, продолжил:

- А как-то было чудо, но только для меня лишь одного. Рядом с моим, в соседнем окопе был установлен ПТУР - такая пусковая установка для радиоуправляемых снарядов. Возле неё никого не было и мне захотелось через её оптику посмотреть на позиции врага. Только я туда перебрался, как-будто бы кто-то знал, что в моём окопе меня уже нет, и направил туда мину. Но и это ещё не всё: осколками посекло весь ПТУР, а мне же только разбило губу и не осколком, а комком земли. Подобное со мной было и при очередном налёте авиации. Я не успел добежать до окопа, упал, лежу как селёдка на блюдечке. Пули слева, справа, впереди и возле ног взрывают землю, а я молю Бога и прощаюсь с жизнью. И одолел же меня потом интерес! Как только гад улетел, я поднялся и посмотрел: ямками от пуль впритык очерчено место моего последнего, как я думал, "лежбища". Подобные случаи были и с другими бойцами, бывало кому-то и не везло. Не так, как мне...

Николай время от времени поглядывал на часы - он кому-то пообещал встретиться в назначенное им время. Я же не удержался и попросил его рассказать, как они, перед уходом из Семёновки, взрывали мост на трассе через речку Торец и предупредил, что некоторые детали этой операции я уже знаю от других её участников. Николай рассказал кое-что новое для меня, что позволило мне дополнить его портрет.

- После приказа, ночью (днём это было немыслимо), мы провели разведку объекта, определили места, куда надо заложить взрывчатку. Нужны были альпинистские верёвки, чтобы добраться до тех мест. Командир наш, "Кеп" раздобыл верёвки где-то в Славянске. Моим напарником, а как говорят альпинисты - в связке со мной, был "Лезгин". Он ополченец, коренной житель Семёновки. На следующую ночь, после того как были размещены заряды, три раза мы пытались произвести взрыв. Но каждый раз обнаруживали, что кабель к электродетонатору перебит осколками. Оно и понятно - даже ночью был непрекращающийся миномётный обстрел. Мы додумались привести в действие те заряды, что разместили под мостом, обыкновенным гранатным детонатором-взрывателем. Как я цеплял толстый стальной провод к кольцу взрывателя, как потом разматывал этот провод, передвигаясь по верёвке над самой водой (мост очень низкий) на берег, даже сейчас страшно. Одно неверное движение и от меня не осталось бы ничего. Отошли всего на тридцать метров от моста (на длину стального провода), закрыли уши, раскрыли рты, - важная предосторожность от контузии, и выдернули гранатную чеку. Такого мощного взрыва Семёновка ещё не слыхала! Как трудно далась нам эта операция! Как беспечно, под обстрелом, мы с лёгкой душой и чувством выполненного долга шли доложить, что приказ выполнен! Но можно было и не докладывать...

И через сутки, по приказу, батальон покинул Семёновку. А мы с Лезгином остались - надо было взорвать ещё один мост на пути в Николаевку. Это ниже по течению Торца. Там было всё подготовлено к взрыву, но от кабеля остались рожки да ножки. Но мост, всё-таки, как мы узнали потом, взорвался от детонации зарядов при очередном артобстреле.

- Коля, - прошу я его, - расскажи в двух словах, как вы воссоединились с батальоном.

- О, в двух словах это невозможно. "Лезгин" - местный, он хорошо знал окрестности Славянска. Вокруг был враг, его блокпосты. А нам надо было добраться в Краматорск, там ещё были наши. Переоделись в гражданскую одежду, разобрали автоматы и вместе с камуфляжем уложили их в свои рюкзаки. И вперёд... Риск большой: если нас задержат и заглянут в наши рюкзаки - нам конец. Но Бог миловал. Мимо украинских блокпостов, обходя посёлки, добрались к утру в Краматорск, а уж дальше, на попутках, и в Донецк. Забыл сказать, что перед Краматорском мы увидели разбитую нашу батальонную машину. Вокруг неё разбросанные взрывом личные вещи. "Лезгин" случайно наткнулся на свой рюкзак, который он отправил с нашими ребятами. В нём были его вещи и кое-что из съестного. Какова судьба ехавших на нашем "Урале" - нем неизвестно. А в Донецке, в здании ОГА, мы встретили нашего командира "Кедра". Уж не знаю, кто больше был рад, мы или он. Но в живых увидеть нас "Кедр" не надеялся.

Я поблагодарил "Альпиниста" за рассказ, узнал, опять-таки, в двух словах, что он до конца был в составе легендарного Семёновского батальона, и попросил его, при возможной встрече, продолжить свой рассказ. А рассказывать ему есть о чём: и о боях в районе Саур-Могилы, и о битве за аэропорт. А для себя я отметил, что  таких людях, о каждом, можно писать целые повести. 
Виктор Седой