С приходом человека разумного, с осознанием великой ценности человеческой жизни и уникальности личности всё меняется. Человек, утверждал Фёдоров, может стать бессмертным. Более того, все наши предки должны быть воскрешены!

Кто же он, автор столь странного, ошеломляющего учения? Николай Фёдоров был «незаконно рождённым» сыном князя П.И.Гагарина. Род князей Гагариных — один из древнейших на Руси. О матери Николая Фёдоровича ничего не известно, даже её имени. По одним сведениям она была крепостной, по другим — черкешенкой, взятой в плен.

Точную дату своего рождения Фёдоров не знал и говорил, что появился на свет между январём и апрелем 1828 г. Фамилию же и отчество он, «незаконнорождённый», получил, как в то время делалось, от своего крёстного.

Князь Гагарин умер молодым, когда его сыну было всего четыре года. Сразу же малолетний Николай с матерью был удалён из имения. О своём прошлом Николай Фёдорович рассказывать не любил. Так и осталось тайной, где получил он столь обширные знания. А его осведомлённость в самых различных областях науки, искусства, литературы поражали всех, кто с ним встречался. Он знал в совершенстве не только все главные европейские языки, но и ряд восточных. Один из его учеников вспоминал: «Это была прямо-таки живая энциклопедия в самом лучшем значении этого слова, и , кажется, не существовало предела его памяти». 

Почти полтора десятка лет Фёдоров работал учителем истории и географии в уездных училищах небольших городов средней полосы России (Липецк, Боровск, Подольск и других). Принципиальность и бескомпромиссность во взглядах заставляли его часто менять место службы. «Он был холост и жил аскетом, — рассказывал один из сослуживцев Фёдорова. — У него не было ни только постели, но даже подушки. Питался он тем, что подавали ему хозяева квартиры».

Весной 1868 г. Николай Фёдоров пешком пришёл в Москву, поступил на службу в известную тогда Чертковскую библиотеку. А когда она попала в Румянцевский музей, открывшийся в доме Пашкова, в центре Москвы, стал заведовать «каталожной» этого музея. Здесь началось знакомство Фёдорова с интереснейшими людьми, среди которых нашёл он немало сторонников своих необычных идей. Учение его к тому времени в основных чертах уже сложилось. Постепенно скромная «каталожная» превратилась в своеобразный клуб, где можно было услышать горячие дискуссии о будущем науки и человечества.

Николай Фёдорович и в Москве продолжал жизнь подвижника. Среднего роста, худощавый, с длинными седыми волосами, с лицом усталым и вдумчивым, Фёдоров имел вид пророка и мудреца. Все силы он отдавал высокому, духовному. «Он был так своеобразен во всём, так ничем не напоминал обыкновенных людей, — писал его ученик, — что при встрече и знакомстве с ним поневоле становились в тупик люди, особенно выдающиеся и особенно оригинальные. Всё в нём было своё, и ни в чём он не походил на рядовых смертных, начиная с внешности, продолжая привычками и оканчивая мировоззрением».

Материальные блага, жизненные удобства не имели в его глазах абсолютно никакого значения. Собственности он не имел, никаких запасов, имущества, «лишней» одежды. 

Одевался Николай Фёдорович чрезвычайно бедно, ходил в сильно поношенном летнем пальто, у которого, кажется, осталась всего одна пуговица. В особо холодные дни накрывался пледом. Бывало, что его принимали за нищего и даже пытались подать милостыню.

В библиотеке он получал около 30 руб. в месяц. Из них только 8 руб. тратил на себя, остальные раздавал людям, которых считал более нуждающимися, чем он. Таких «пенсионеров» у него насчитывалось несколько, и по 20-м числам они регулярно являлись к нему за пособием.

Жил Николай Фёдорович одиноко в убогой каморке, которую снимал гдето на окраине Москвы. Возвратившись из библиотеки лишь к вечеру (всегда пешком), он «обедал» несладким чаем с хлебом, иногда с баранками и ложился отдохнуть на голый сундук, служивший ему кроватью. Подушку заменяла стопка книг. Поспав часа полтора, он поднимался и работал (читал, писал) до трёх-четырёх ночи. Затем снова укладывался на сундук и, доспав ещё два-три часа, отправлялся в библиотеку. Таков был его «режим» сурового самоограничения на протяжении многих, многих лет жизни.

Впрочем, сам Фёдоров искренне сердился, когда его называли аскетом-отшельником. И, правда, подвижник, он совсем не чуждался людей. В спорах отличался юношеской горячностью. А его учение не могло не вызывать интереса и споров.

Согласно этому учению, человек призван властвовать над стихиями. Фёдоров стоял за «разумную регуляцию» в природе, за управление ветрами и дождями, за полное овладение энергией Солнца. Он писал: «Повиноваться природе для разумного существа значит управлять ею, ибо природа в разумных существах обрела себе главу и правителя».

Без такого управления природа, считал он, навсегда останется «слепой, несвободной, смертоносной силой». Процесс эволюции, по Фёдорову, должен смениться сознательно-волевыми действиями, которые будут совершаться «существами разумными и нравственными».

Изменяя окружающий мир, человек начнёт изменяться и сам, Исчезнет наконец, взаимное уничтожение. Пищей человеку станут служить уже не существа из плоти и крови и даже не растения. Нет, человечество научиться вырабатывать пищу искусственную, прямым синтезом её, «без посредничества организованных существ». Он, человек, как писал Фёдоров, «будет воссоздавать себя из самых первоначальных веществ, атомов, молекул». Привычными станут рукотворные органы в человеческом теле. Это даст человеку возможность жить в любой среде, жить долго.

Смерть Фёдоров рассматривал как главного врага человечества. Но, в отличие от других мыслителей, он не признавал её неизбежным злом. По его словам, смерть — лишь «следствие зависимости от слепой природы, извне и внутри нас действующей и нами неуправляемой». Она — результат «несовершеннолетия, несамостоятельности, несамобытности жизни». Но положение в корне преобразиться, когда человечество научиться «восстановлению или поддержанию жизни».

Вершиной вожделенной регуляции, самой ошеломляющей идеей Фёдорова являлась мысль о возвращении к жизни всех ушедших поколений, о воскрешении предков. Люди, достигшие бессмертия, по его мнению, не смогут не думать о тех, кому они, бессмертные, обязаны вечной жизнью, о тех, кого они «вытеснили».

Но как такое чудо может быть осуществлено? Путь к всеобщему воскрешению Фёдоров видел в раскрытии тайн наследственности, наследственного кода, тщательном, пристальном изучении живущих. От них начнётся цепочка воскрешений: от сыновей и дочерей к отцам и матерям, далее — к дедам и прадедам, прапрадедам и так далее. «Через нас, через разумные существа, — писал Фёдоров, — природа воссоздаст всё разрушенное и разрушаемое по её же слепоте».

Он верил, что наука, пусть нескоро, пусть через тысячелетия, научится управлять «всеми молекулами и атомами мира, чтобы рассеянное собрать, разложенное соединить». Человечество поднимется тогда на величайший уровень своего развития. «Этот день, — писал мыслитель, — будет дивный, чудный, но не чудесный, ибо воскрешение станет делом не чуда, а знания. День желанный, день от века чаемый будет Божьим велением и человеческим исполнением».

В библиотеку Николай Фёдорович приходил на час, полтора раньше других служителей. Начинался его долгий трудовой день. Увидев, над чем работает читатель, он добавлял к заказанным книги и журналы по той же теме «от себя». Так он шефствовал над многими занимавшимися в читальном зале.

Среди посетителей библиотеки можно было увидеть худого, бедно одетого юношу. Он появлялся в читальне почти ежедневно и упорно занимался самообразованием. Видя его нищету, Фёдоров попытался и этого юношу сделать своим «пенсионером», что, однако, ему не удалось, занятиями же его руководил и нередко беседовал с ним.

Читателем, о котором идёт речь, был Константин Циолковский, будущий знаменитый учёный. Лишь много лет спустя он узнал, что познакомился тогда не только с «изумительным философом», но и с единомышленником. Когда Циолковский только искал подходы к осуществлению великой цели — освоению космоса, Фёдоров значение этой цели уже осознал и обосновал. 

Вот что писал он, предвестник космизма, задолго до полётов в межпланетные просторы: «Труд человеческий не должен ограничиваться пределами Земли, тем более, что таких пределов, границ не существует. Земля, можно сказать, открыта со всех сторон».

Он считал, что человечество должно быть «не праздным пассажиром, а прислугою и экипажем нашего земного корабля».

Освоение космического пространства Фёдоров называл «великим подвигом», который потребует напряжения всех сил и духа народов Земли, сплотит их и отвратит от раздоров и войн.

Лишь в пределах нашей маленькой планеты мысль о воскрешении предков кажется устрашающей. Другое дело — в масштабах бесконечной Вселенной, способной вместить и снабдить всем необходимым мириады людей, возвратившихся из небытия.

Вот какие дерзновенные идеи бродили в голове этого «загадочного старика». Неудивительно, что многие современники Фёдорова не только внимательно прислушивались к его словам, но и приняли эту «философию общего дела», общего для всего человечества. По Фёдорову, человечество — одна громадная семья, где все в родстве, только люди забыли об этом.

Л.Н.Толстой познакомился с Николаем Фёдоровичем осенью 1881 г., но услыхал о нём и его учении значительно раньше. Они встречались в «каталожной» Румянцевского музея, куда писатель приходил почитать нужные ему книги. Бывал Лев Николаевич и в каморке Фёдорова. Сын Толстого, Илья Николаевич, вспоминал: «Отец, всегда пылкий и несдержанный в разговорах, выслушивал Николая Фёдоровича с особенным вниманием и никогда с ним не горячился».

Всё же отношения их были неровными и сопровождались расхождениями во взглядах, особенно на почве нравственно-религиозной. Но, несмотря на разногласия, Толстой относился к Фёдорову с большим уважением и, по его собственным словам, гордился, «что живёт в одно время с подобным человеком».

Ф.М. Достоевский писал, что мысли Фёдорова «прочёл как бы за свои». Учителем называл Фёдорова известный философ и публицист Владимир Соловьёв. «Московским Сократом» и его учением серьёзно интересовался поэт Валерий Брюсов.

Многих современников Фёдорова поражал тот факт, что он совершенно отстранялся от авторства своего учения, своих идей. Немногочисленные прижизненные его статьи увидели свет в малоизвестных печатных изданиях, причём, все без подписи автора. Он всегда противился публикации своих трудов, считая это несвоевременным, а само учение — «недостаточно развитым» и «не вполне и ясно выраженным».

Вообще был убеждён, что продавать книги — кощунственно и безнравственно, называл это «торговлей мыслями» и «величайшим святотатством». Неприятие материальной собственности он переносил и на собственность интеллектуальную. Даже своё учение не считал возможным называть своим, и право на его распространение отдавал ученикам.

Отказывался он и позировать художникам. Известный художник Л.О. Пастернак нарисовал его тайно, спрятавшись за книгами в читальном зале. Сохранился также рисунок Пастернака, где Николай Фёдорович изображён беседующим с Л.Н. Толстым и философом В.С. Соловьёвым.

Доска в память о службе Н.Ф. Фёдорова в Липецке

Жизнь аскета и подвижника, самозабвенная работа и скудная пища не ослабили Фёдорова, а, напротив, закалили. Даже в 75 лет Николай Фёдорович сохранял энергию и бодрость. Заболел же он и умер как раз вследствие того, что однажды не по своей воле изменил давно заведённым привычкам. 

В тот злосчастный декабрьский день 1903 г. стоял сильный мороз. Фёдоров всегда одевался очень легко и ходил пешком. А тут друзья, заботясь о нём, накинули ему на плечи чью-то шубу и усадили на извозчика. В дороге Николай Фёдорович простудился.

Началось тяжёлое воспаление лёгких. Самый близкий ученик Фёдорова, писатель В.А. Кожевников, рассказывал: «Агония была тяжкая и длительная». Но пока болезнь окончательно не помутила его сознание, Фёдоров, несмотря на запреты врачей, много говорил, хотя уже и с трудом. Не о себе, не о своей болезни и близкой уже кончине, говорил о своих идеях, стараясь передать последние наставления ученикам.

Николай Фёдорович умер в Мариинской больнице рано утром 15 декабря. Похороны были скромными. Провожали мыслителя на Ваганьковское кладбище ученики и почитатели.

Только после смерти Фёдорова стало возможным издание его трудов. Подготовку их начали в том же, 1903 г. Работа была крайне трудная, поскольку Николай Фёдорович писал мелким, неразборчивым почерком, карандашом, при тусклом свете коптилки, на разрозненных листках. Разобрать их, соединить в должной последовательности и прочесть стоило немалых сил издателям его трудов.

Первый том «Философии общего дела» вышел три года спустя далеко от Москвы, в городе Верном (АлмаАта). Все книги (500 экземпляров) были распространены, как того хотел Фёдоров, бесплатно. Спустя ещё семь лет, в 1913 г., появился второй том. Третий был подготовлен, но не издан. Помешали бурные, грозные события, вскоре разыгравшиеся в России и мире, которые заставили надолго забыть и замечательное учение, и его удивительного создателя.

Материал взять из журнала "Техника молодежи" 13/2015. Скачать журнал "Техника молодежи" 1933-2015 гг. в формате pdf